Духовность и джакузи
Для России собственное историческое наследие стало обузой
По оценкам экспертов, за последние 15 лет в нашей стране снесено около 10 000 исторических строений. В России осталось примерно 50 000 памятников истории, культуры, архитектуры, из них 20 000 — федерального значения. Сегодня на грани исчезновения находится практически каждый третий памятник.
Бульдозер — орудие реставрации
Органов любви у нас больше, чем в любой стране без особого пути. В Министерстве культуры РФ есть отдел по охране недвижимых памятников истории и культуры. Параллельно с ним с 2000 г. существует государственное учреждение «Агентство по управлению и использованию памятников истории и культуры» с филиалами в округах. Есть еще Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры (ВООПИК). Все они призваны охранять памятники федерального значения. За наследие, представляющее ценность для конкретного региона, города, отвечают комитеты и управления по охране памятников на местах — от Москвы до какого-нибудь крошечного Вольска. Законы об охране у нас есть, всевозможные подзаконные акты — тоже. В Конвенцию об охране всемирного культурного и природного наследия Россия вступила еще в 1988 г. И все у нас должно быть замечательно. Каждый собственник на своем уровне бережет то, чем гордится. Что же мешает?
Плачевная судьба памятников предопределена тем, что практически все исторические постройки находятся в центральных, т. е. самых престижных районах любого города. Стояли бы в Бирюлеве (в каждом городе есть его аналог), глядишь, и уцелели. Но в центре жилье очень дорогое и ликвидное, офисы престижные, магазины и рестораны модные. Реставрировать старое — сложно и дорого. Снести и построить новое гораздо выгоднее. И вот что мы с этого имеем.
Род Римских-Корсаковых — один из старейших в России. В 1778 г. у гвардейского офицера Ивана Николаевича Римского-Корсакова начался бурный роман с Екатериной II. За полтора года близости с императрицей красавец-офицер дорос до чина генерал-майора и стал одним из богатейших людей своего времени. Потом, правда, Иван Николаевич изменил Екатерине с графиней Брюс, за что и был отправлен в действующую армию. Выйдя в отставку, Римский-Корсаков выстроил себе дом в Москве на Тверском бульваре, 26. Работу над проектом возглавлял великий Осип Бове, отстроивший столицу, сгоревшую в войну 1812 г., в стиле московского ампира. Дом Римского-Корсакова считался одним из красивейших в городе. На балы к Ивану Николаевичу съезжалась вся Москва. Грибоедов писал с него своего Фамусова, Пушкин расспрашивал его о Екатерине, включив рассказы бывшего фаворита в последнюю главу «Капитанской дочки». До сих пор, гуляя по центру Москвы, можно увидеть… мемориальную табличку и один фасад, за которым пустота и бульдозеры с экскаваторами. Это все, что осталось от федерального памятника.
В 2000 г. правительство Москвы приняло решение отреставрировать дом № 26 на Тверском бульваре и открыть в нем культурный центр русской старины. Инвестором стало ООО «Кросс-Лайн», заказчиком — ЗАО «Констэл». Изначально в состав памятника входило шесть строений. Их и полагалось реставрировать для последующего открытия культурного центра. В мае 2002 г. власти Москвы дали добро на снос трех строений. Про центр русской старины больше никто не вспоминал, теперь речь шла об административно-офисном здании с трехэтажным подземным паркингом. В августе 2003 г. снесли оставшиеся строения. От всего ансамбля уцелел один фасад. Стоит сиротливо и посылает печальный привет всем законам и формам собственности.
Осип Бове — не единственный великий архитектор, которым могла бы гордиться Москва. Тут еще и Федор Шехтель, один из основателей русского модерна, много чего настроил. Кстати, в Саратове родной дом Шехтеля снесли — мешал элитной новостройке. Ни в министерстве не спросили, ни в каком другом присутственном месте. Мэр города лично распорядился, за ночь бульдозер сделал свое дело.
— Мы новый построим, гораздо красивее, — утешали застройщики городскую общественность.
Во Владивостоке местная администрация разрешила коттеджное строительство на территории федерального памятника «Форт № 7 Владивостокской крепости». И даже вмешательство краевой прокуратуры форт не спасло.
В Коломне знаменитый Кремль фактически отсутствует. Есть две стены с куском ворот. Два исторических строения разрушены. Баженовский храм заколочен. Приводить в порядок Кремль должны и федеральные власти, и музей-заповедник, и патриархия, и местные органы охраны объектов культурного наследия. Вот они все сидят и ждут: кто первый начнет.
В Питере сохранилась дача Фаберже — удивительное строение в стиле сфинкса мировой архитектуры Антонио Гауди. Внутри дачи уцелело все, вплоть до сейфа Фаберже. Уже несколько лет дача стоит заколоченной, не отапливается, веранда осела ниже уровня фундамента.
— Отдайте нам, — говорит питерским властям федеральное агентство по управлению и использованию памятников. — Мы найдем богатых арендаторов, выдадим им охранные обязательства, сохраним уникальный объект.
— Сами разберемся, нечего наживаться на Питере, — отвечает городской Комитет по управлению государственным имуществом.
А сколько у нас сносится по многочисленным просьбам трудящихся! Ведь многие памятники нынче — жилфонд. То есть коммуналки, страшные, без воды и туалета. С одной стороны, федеральный памятник, с другой — жилье, значит, на балансе у ДЕЗа.
— На капремонт денег нет на всю оставшуюся жизнь, — рапортуют жильцам ДЕЗы всей страны.
И люди, измученные невыносимыми бытовыми условиями, пишут во все инстанции, умоляя снести дом-памятник, расселив его обитателей по спальным районам в квартиры с персональными санузлами. Свежий пример — под стенами Московского Кремля. Знаменка — улица заповедная. Дом № 5 построил яркий представитель русского классицизма Е. Тюрин. В доме № 9 были меблированные комнаты, в которых часто останавливался Достоевский. Фасады Знаменки с третьего по девятый дом входят в охранную зону Кремля. Вся улица расположена на территории археологического памятника Белый город. Здесь не то что строить — ямку выкопать нельзя. Но коммунальное житье громкими словами не украсишь. Еще шесть лет назад жители дома № 7 как спасительницу встретили бизнес-леди, которая переселила их в благоустроенные квартиры в спальных районах, а затем продала здание московским властям как нежилое. Потом весь кусок заповедной улицы был отдан правительством Москвы на откуп компании «Тверская Файненс Б. В.», зарегистрированной в Нидерландах. В Москве ее офис возглавляет бывший вице-премьер правительства России Олег Лобов. Он взялся построить галерею художника Шилова площадью около 2000 кв. м, а взамен получил право воздвигнуть на Знаменке торговый комплекс с подземным паркингом общей площадью почти 20 000 кв. метров. И земли под стенами Кремля г-н Лобов получил почти гектар. В 2001 г. снесли дом № 3, в 2003 г. — два строения дома № 7. Затем подошла очередь и дома № 9. И тут встали насмерть пять семей. Все остальные выехали из дома Достоевского на улицу Подбельского. Теперь наблюдают за битвами бывших соседей по центру из окраинного далека.
Кто девушку ужинает
Мы очень гордые, но особый путь объясняем зачастую бедностью. На охрану и реставрацию всех федеральных памятников России Минкультуры в год выделяет 450 млн руб., т. е. примерно $15 млн. Для сравнения: на реконструкцию Триумфальной арки в Париже французские власти тратят сейчас около 2,2 млн евро. Получается, что весь бюджет на поддержание нашего исторического наследия — это пять Триумфальных арок.
В Самаре, например, около 1500 памятников, из них 16 — федеральные. Есть еще почти 2500 вновь выявленных объектов, 2500 памятников археологии. Федеральный бюджет выделяет около 2 млн руб. в год. На эти деньги можно слегка подреставрировать фасады пяти особнячков. Областной бюджет тоже подкидывает миллиона полтора. Вот, собственно, и все.
От такой якобы лютой бедности и появилось у нас понятие «инвестиционная реставрация». Наше законодательство разрешает продавать или сдавать в аренду здание-памятник с условием выдачи собственнику либо пользователю охранных обязательств. Под флагом инвестиционной реставрации по всей стране выкидывают из помещений библиотеки, дома детского творчества и прочих неимущих. Вы, мол, памятник содержать в порядке не можете, значит, отдадим под казино. Гримасы инвестиционной реставрации — от трагикомической до просто страшной. Соловки целиком считаются памятником федерального значения. В госреестре так и значится: Соловецкий архипелаг, адрес — Белое море. На Соловках — действующий монастырь. Вся территория — музей-заповедник. Он-то и нашел инвестора на строительство элитной гостиницы. Под нее был отдан… архиерейский дом. Вокруг гостиницы выставили охрану, которая официально вообще не пускает паломников в монастырь, а неофициально — пускает за 100 руб.
Московский пример — Малый Знаменский переулок. Здесь инвестор — фирма «Городской дом» — снес четырехэтажное здание-памятник, а взамен поставил семиэтажный бетонный монолит. Второй год Хамовническая межрайонная прокуратура расследует это дело, да все никак закончить не может.
Практически все памятники московской деревянной архитектуры пали жертвой инвестиционной реставрации. Их новые владельцы сносят, а затем строят нечто отдаленно похожее, но в бетоне. Так Москва потеряла дом драматурга Сухово-Кобылина на Страстном бульваре, дом композитора Алябьева на Новинском бульваре, дом Островского на улице Житной.
Под флагом бедности и поисков инвестора ведется настоящая охота за так называемыми вновь выявленными объектами. Всем уже ясно, что здание ценное и его необходимо сохранить, но официального статуса памятника еще нет. Причин тут находится множество: нет денег на оформление соответствующего паспорта, много времени отнимает охрана памятников с документами и т. д. На самом деле вновь выявленный объект можно снести, не спрашивая разрешения у министерства. Так, вместо Нарышкинского барокко — палат XVII в. — мы имеем теперь на проспекте Мира бетонный новодел.
Практически по всем этим фактам Всероссийское общество охраны памятников, Московская экологическая федерация, различные политические движения, депутаты Госудумы и рядовые граждане многократно обращались к городским и федеральным властям, в прокуратуры все уровней. В ответ — бумажные отписки и устные объяснения: каждый за свои деньги делает то, что хочет. В общем, кто девушку ужинает, тот ее и танцует. Только наша-то девушка получается совсем непритязательной. Прямо на все согласна и без ужина.
Дело рук утопающих
«Лишь бы он (народ) в подъезде не мочился да не лез к управлению государством» — принято считать, что при соблюдении этих условий умная власть с народом справится. В свою очередь лубочное отношение «народа» к власти формулируется так: «Доиграетесь ужо, приедет барин. Он рассудит, кто был большим демократом». В связи с этим хочу рассказать историю. Есть в Поволжье крошечный городок Хвалынск. Название его известно искусствоведам как родина художника Кузьмы Петрова-Водкина. Лет двадцать назад занесло каким-то ветром в Хвалынск выпускницу искусствоведческого отделения Репинского института Валентину Бородину. Зажив местной жизнью с дровами, печью и курами, Валентина Ивановна обнаружила в Хвалынске полуразрушенный родной дом художника. Торкнувшись к городскому начальству и услышав традиционное: «Денег нет и не будет», — Бородина сама, одна стала восстанавливать дом Петрова-Водкина. Местное население поначалу смотрело на Валентину Ивановну с недоумением и жалостью. Потом люди стали помогать ей, не очень понимая, зачем они это делают. Во время этих общественных работ Валентина Ивановна рассказывала горожанам о Петрове-Водкине, о потомках писателя Радищева, тоже живших в Хвалынске, о директоре Санкт-Петербургского Ботанического сада Конраде Гроссе, оказавшемся в их городе после революции и спасавшем старообрядческие иконы. В итоге в Хвалынске появились музей Петрова-Водкина и картинная галерея. В маленький городок потянулись художники и искусствоведы со всей России. Потребовалась гостиница. Город ожил. Людям появилось, что любить и чем гордиться. Равнодушные к живописи гордятся собственным участием в жизни родного города и любят лично Бородину. Такое тоже бывает.
Сносят памятник, строят новодел — его и «охраняют»
Доктор искусствоведения, директор Государственного института искусствознания Алексей Комеч:
«Зачем говорить о проблеме сохранения историко-культурного наследия, если такой проблемы нет. Кто ощущает эту проблему? Мы с вами. Но у нас есть только взгляды. Ни власти, ни денег. Если признать наличие проблемы, придется что-то делать. А этого никто не хочет. Чтобы такое желание возникло, нужно как минимум полюбить историко-культурное наследие. Желания полюбить нет ни у власти, ни у инвесторов. Любить можно свое, то, с чем ты себя связываешь. В старых постройках ведь содержание духовное, эстетическое. Но в них нет джакузи. В отсутствие любви вывод лежит на поверхности: снести старое, построить внешне похожий новодел, но с джакузи. И дело совершенно не в отсутствии денег. В Москве, например, их очень много. И при этих деньгах даже добрые намерения имеют дурное осуществление.
Пятнадцать лет назад московская общественность встала насмерть, чтобы не дать пройти третьему транспортному кольцу через Лефортово. Кстати, на мой взгляд, перестройка началась именно от тоски по утраченному и от боязни новых потерь. Так вот, голос людей, вставших на защиту Лефортовского парка, тогда услышали. Поэтому в перечень охранных мероприятий вошла реставрация прудов. Сделали проект, чтобы восстановить, как оно было в XVIII веке. Выяснилось, что в парке культурный слой нарос на три метра. То есть или пруды будут в ямах, или надо все срывать, уничтожив тысячи деревьев. Обойдется это в $70 млн долларов. Московские власти сумма не пугает. Деньги есть, когда речь идет о любви к показухе и новоделу.
А деревянная усадьба Трубецких на улице Усачева имела три категории охраны. Но ее сожгли и сделали копию в бетоне. Для нашей власти хуже правды ничего нет. За последние 15 лет по Москве снесено около 100 ценных памятников. При этом в списке охраняемых объектов — прежняя цифра. Снесли, поставили новодел, его и охраняют. То же самое — по всей России. Сегодня из 50 000 памятников России каждый третий — на грани исчезновения. Исторический центр Томска гибнет, в страшном состоянии Кострома.
В середине 70-х гг. я спросил одного английского коллегу:
— Как сохранить историческое наследие?
Он мне ответил:
— Надо хотеть. Тогда все просто.
Английская модель охраны — объединение усилий общественности, крупных инвесторов, государства. Но у нас в стране нет такого культа собственного прошлого, как в Великобритании.
Разговоры про несовершенство нашего охранного законодательства беспочвенны, как и разговоры про бедность. Нормальное у нас законодательство, не хуже, чем в нормальных странах. В Москве еще и все подзаконные акты разработаны. Только никто их не исполняет. Иначе вне закона оказалось бы большинство новостроек в центре города. Главное, власти не настаивают на соблюдении законов. Слишком большая коммерческая цена этого несоблюдения. Вот в Белоруссии закон плохой, с детскими формулировками, но он соблюдается абсолютно. Поэтому историческое наследие там сохраняется. А у нас и Кремлевскую набережную продадут, я уверен. Из исторического города Москва превращается в мегаполис с памятниками. То есть мы пошли по пути саморазрушения, как Пекин, Каир, Стамбул.
В 1986 г. вышло постановление Политбюро о недопустимости искажения облика Москвы. А сколько до этого было снесено и изуродовано! Нынешняя власть, может, тоже когда-нибудь воспитается. Только что к тому времени останется от исторического наследия…»
По оценкам экспертов, за последние 15 лет в нашей стране снесено около 10 000 исторических строений. В России осталось примерно 50 000 памятников истории, культуры, архитектуры, из них 20 000 — федерального значения. Сегодня на грани исчезновения находится практически каждый третий памятник.
Бульдозер — орудие реставрации
Органов любви у нас больше, чем в любой стране без особого пути. В Министерстве культуры РФ есть отдел по охране недвижимых памятников истории и культуры. Параллельно с ним с 2000 г. существует государственное учреждение «Агентство по управлению и использованию памятников истории и культуры» с филиалами в округах. Есть еще Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры (ВООПИК). Все они призваны охранять памятники федерального значения. За наследие, представляющее ценность для конкретного региона, города, отвечают комитеты и управления по охране памятников на местах — от Москвы до какого-нибудь крошечного Вольска. Законы об охране у нас есть, всевозможные подзаконные акты — тоже. В Конвенцию об охране всемирного культурного и природного наследия Россия вступила еще в 1988 г. И все у нас должно быть замечательно. Каждый собственник на своем уровне бережет то, чем гордится. Что же мешает?
Плачевная судьба памятников предопределена тем, что практически все исторические постройки находятся в центральных, т. е. самых престижных районах любого города. Стояли бы в Бирюлеве (в каждом городе есть его аналог), глядишь, и уцелели. Но в центре жилье очень дорогое и ликвидное, офисы престижные, магазины и рестораны модные. Реставрировать старое — сложно и дорого. Снести и построить новое гораздо выгоднее. И вот что мы с этого имеем.
Род Римских-Корсаковых — один из старейших в России. В 1778 г. у гвардейского офицера Ивана Николаевича Римского-Корсакова начался бурный роман с Екатериной II. За полтора года близости с императрицей красавец-офицер дорос до чина генерал-майора и стал одним из богатейших людей своего времени. Потом, правда, Иван Николаевич изменил Екатерине с графиней Брюс, за что и был отправлен в действующую армию. Выйдя в отставку, Римский-Корсаков выстроил себе дом в Москве на Тверском бульваре, 26. Работу над проектом возглавлял великий Осип Бове, отстроивший столицу, сгоревшую в войну 1812 г., в стиле московского ампира. Дом Римского-Корсакова считался одним из красивейших в городе. На балы к Ивану Николаевичу съезжалась вся Москва. Грибоедов писал с него своего Фамусова, Пушкин расспрашивал его о Екатерине, включив рассказы бывшего фаворита в последнюю главу «Капитанской дочки». До сих пор, гуляя по центру Москвы, можно увидеть… мемориальную табличку и один фасад, за которым пустота и бульдозеры с экскаваторами. Это все, что осталось от федерального памятника.
В 2000 г. правительство Москвы приняло решение отреставрировать дом № 26 на Тверском бульваре и открыть в нем культурный центр русской старины. Инвестором стало ООО «Кросс-Лайн», заказчиком — ЗАО «Констэл». Изначально в состав памятника входило шесть строений. Их и полагалось реставрировать для последующего открытия культурного центра. В мае 2002 г. власти Москвы дали добро на снос трех строений. Про центр русской старины больше никто не вспоминал, теперь речь шла об административно-офисном здании с трехэтажным подземным паркингом. В августе 2003 г. снесли оставшиеся строения. От всего ансамбля уцелел один фасад. Стоит сиротливо и посылает печальный привет всем законам и формам собственности.
Осип Бове — не единственный великий архитектор, которым могла бы гордиться Москва. Тут еще и Федор Шехтель, один из основателей русского модерна, много чего настроил. Кстати, в Саратове родной дом Шехтеля снесли — мешал элитной новостройке. Ни в министерстве не спросили, ни в каком другом присутственном месте. Мэр города лично распорядился, за ночь бульдозер сделал свое дело.
— Мы новый построим, гораздо красивее, — утешали застройщики городскую общественность.
Во Владивостоке местная администрация разрешила коттеджное строительство на территории федерального памятника «Форт № 7 Владивостокской крепости». И даже вмешательство краевой прокуратуры форт не спасло.
В Коломне знаменитый Кремль фактически отсутствует. Есть две стены с куском ворот. Два исторических строения разрушены. Баженовский храм заколочен. Приводить в порядок Кремль должны и федеральные власти, и музей-заповедник, и патриархия, и местные органы охраны объектов культурного наследия. Вот они все сидят и ждут: кто первый начнет.
В Питере сохранилась дача Фаберже — удивительное строение в стиле сфинкса мировой архитектуры Антонио Гауди. Внутри дачи уцелело все, вплоть до сейфа Фаберже. Уже несколько лет дача стоит заколоченной, не отапливается, веранда осела ниже уровня фундамента.
— Отдайте нам, — говорит питерским властям федеральное агентство по управлению и использованию памятников. — Мы найдем богатых арендаторов, выдадим им охранные обязательства, сохраним уникальный объект.
— Сами разберемся, нечего наживаться на Питере, — отвечает городской Комитет по управлению государственным имуществом.
А сколько у нас сносится по многочисленным просьбам трудящихся! Ведь многие памятники нынче — жилфонд. То есть коммуналки, страшные, без воды и туалета. С одной стороны, федеральный памятник, с другой — жилье, значит, на балансе у ДЕЗа.
— На капремонт денег нет на всю оставшуюся жизнь, — рапортуют жильцам ДЕЗы всей страны.
И люди, измученные невыносимыми бытовыми условиями, пишут во все инстанции, умоляя снести дом-памятник, расселив его обитателей по спальным районам в квартиры с персональными санузлами. Свежий пример — под стенами Московского Кремля. Знаменка — улица заповедная. Дом № 5 построил яркий представитель русского классицизма Е. Тюрин. В доме № 9 были меблированные комнаты, в которых часто останавливался Достоевский. Фасады Знаменки с третьего по девятый дом входят в охранную зону Кремля. Вся улица расположена на территории археологического памятника Белый город. Здесь не то что строить — ямку выкопать нельзя. Но коммунальное житье громкими словами не украсишь. Еще шесть лет назад жители дома № 7 как спасительницу встретили бизнес-леди, которая переселила их в благоустроенные квартиры в спальных районах, а затем продала здание московским властям как нежилое. Потом весь кусок заповедной улицы был отдан правительством Москвы на откуп компании «Тверская Файненс Б. В.», зарегистрированной в Нидерландах. В Москве ее офис возглавляет бывший вице-премьер правительства России Олег Лобов. Он взялся построить галерею художника Шилова площадью около 2000 кв. м, а взамен получил право воздвигнуть на Знаменке торговый комплекс с подземным паркингом общей площадью почти 20 000 кв. метров. И земли под стенами Кремля г-н Лобов получил почти гектар. В 2001 г. снесли дом № 3, в 2003 г. — два строения дома № 7. Затем подошла очередь и дома № 9. И тут встали насмерть пять семей. Все остальные выехали из дома Достоевского на улицу Подбельского. Теперь наблюдают за битвами бывших соседей по центру из окраинного далека.
Кто девушку ужинает
Мы очень гордые, но особый путь объясняем зачастую бедностью. На охрану и реставрацию всех федеральных памятников России Минкультуры в год выделяет 450 млн руб., т. е. примерно $15 млн. Для сравнения: на реконструкцию Триумфальной арки в Париже французские власти тратят сейчас около 2,2 млн евро. Получается, что весь бюджет на поддержание нашего исторического наследия — это пять Триумфальных арок.
В Самаре, например, около 1500 памятников, из них 16 — федеральные. Есть еще почти 2500 вновь выявленных объектов, 2500 памятников археологии. Федеральный бюджет выделяет около 2 млн руб. в год. На эти деньги можно слегка подреставрировать фасады пяти особнячков. Областной бюджет тоже подкидывает миллиона полтора. Вот, собственно, и все.
От такой якобы лютой бедности и появилось у нас понятие «инвестиционная реставрация». Наше законодательство разрешает продавать или сдавать в аренду здание-памятник с условием выдачи собственнику либо пользователю охранных обязательств. Под флагом инвестиционной реставрации по всей стране выкидывают из помещений библиотеки, дома детского творчества и прочих неимущих. Вы, мол, памятник содержать в порядке не можете, значит, отдадим под казино. Гримасы инвестиционной реставрации — от трагикомической до просто страшной. Соловки целиком считаются памятником федерального значения. В госреестре так и значится: Соловецкий архипелаг, адрес — Белое море. На Соловках — действующий монастырь. Вся территория — музей-заповедник. Он-то и нашел инвестора на строительство элитной гостиницы. Под нее был отдан… архиерейский дом. Вокруг гостиницы выставили охрану, которая официально вообще не пускает паломников в монастырь, а неофициально — пускает за 100 руб.
Московский пример — Малый Знаменский переулок. Здесь инвестор — фирма «Городской дом» — снес четырехэтажное здание-памятник, а взамен поставил семиэтажный бетонный монолит. Второй год Хамовническая межрайонная прокуратура расследует это дело, да все никак закончить не может.
Практически все памятники московской деревянной архитектуры пали жертвой инвестиционной реставрации. Их новые владельцы сносят, а затем строят нечто отдаленно похожее, но в бетоне. Так Москва потеряла дом драматурга Сухово-Кобылина на Страстном бульваре, дом композитора Алябьева на Новинском бульваре, дом Островского на улице Житной.
Под флагом бедности и поисков инвестора ведется настоящая охота за так называемыми вновь выявленными объектами. Всем уже ясно, что здание ценное и его необходимо сохранить, но официального статуса памятника еще нет. Причин тут находится множество: нет денег на оформление соответствующего паспорта, много времени отнимает охрана памятников с документами и т. д. На самом деле вновь выявленный объект можно снести, не спрашивая разрешения у министерства. Так, вместо Нарышкинского барокко — палат XVII в. — мы имеем теперь на проспекте Мира бетонный новодел.
Практически по всем этим фактам Всероссийское общество охраны памятников, Московская экологическая федерация, различные политические движения, депутаты Госудумы и рядовые граждане многократно обращались к городским и федеральным властям, в прокуратуры все уровней. В ответ — бумажные отписки и устные объяснения: каждый за свои деньги делает то, что хочет. В общем, кто девушку ужинает, тот ее и танцует. Только наша-то девушка получается совсем непритязательной. Прямо на все согласна и без ужина.
Дело рук утопающих
«Лишь бы он (народ) в подъезде не мочился да не лез к управлению государством» — принято считать, что при соблюдении этих условий умная власть с народом справится. В свою очередь лубочное отношение «народа» к власти формулируется так: «Доиграетесь ужо, приедет барин. Он рассудит, кто был большим демократом». В связи с этим хочу рассказать историю. Есть в Поволжье крошечный городок Хвалынск. Название его известно искусствоведам как родина художника Кузьмы Петрова-Водкина. Лет двадцать назад занесло каким-то ветром в Хвалынск выпускницу искусствоведческого отделения Репинского института Валентину Бородину. Зажив местной жизнью с дровами, печью и курами, Валентина Ивановна обнаружила в Хвалынске полуразрушенный родной дом художника. Торкнувшись к городскому начальству и услышав традиционное: «Денег нет и не будет», — Бородина сама, одна стала восстанавливать дом Петрова-Водкина. Местное население поначалу смотрело на Валентину Ивановну с недоумением и жалостью. Потом люди стали помогать ей, не очень понимая, зачем они это делают. Во время этих общественных работ Валентина Ивановна рассказывала горожанам о Петрове-Водкине, о потомках писателя Радищева, тоже живших в Хвалынске, о директоре Санкт-Петербургского Ботанического сада Конраде Гроссе, оказавшемся в их городе после революции и спасавшем старообрядческие иконы. В итоге в Хвалынске появились музей Петрова-Водкина и картинная галерея. В маленький городок потянулись художники и искусствоведы со всей России. Потребовалась гостиница. Город ожил. Людям появилось, что любить и чем гордиться. Равнодушные к живописи гордятся собственным участием в жизни родного города и любят лично Бородину. Такое тоже бывает.
Сносят памятник, строят новодел — его и «охраняют»
Доктор искусствоведения, директор Государственного института искусствознания Алексей Комеч:
«Зачем говорить о проблеме сохранения историко-культурного наследия, если такой проблемы нет. Кто ощущает эту проблему? Мы с вами. Но у нас есть только взгляды. Ни власти, ни денег. Если признать наличие проблемы, придется что-то делать. А этого никто не хочет. Чтобы такое желание возникло, нужно как минимум полюбить историко-культурное наследие. Желания полюбить нет ни у власти, ни у инвесторов. Любить можно свое, то, с чем ты себя связываешь. В старых постройках ведь содержание духовное, эстетическое. Но в них нет джакузи. В отсутствие любви вывод лежит на поверхности: снести старое, построить внешне похожий новодел, но с джакузи. И дело совершенно не в отсутствии денег. В Москве, например, их очень много. И при этих деньгах даже добрые намерения имеют дурное осуществление.
Пятнадцать лет назад московская общественность встала насмерть, чтобы не дать пройти третьему транспортному кольцу через Лефортово. Кстати, на мой взгляд, перестройка началась именно от тоски по утраченному и от боязни новых потерь. Так вот, голос людей, вставших на защиту Лефортовского парка, тогда услышали. Поэтому в перечень охранных мероприятий вошла реставрация прудов. Сделали проект, чтобы восстановить, как оно было в XVIII веке. Выяснилось, что в парке культурный слой нарос на три метра. То есть или пруды будут в ямах, или надо все срывать, уничтожив тысячи деревьев. Обойдется это в $70 млн долларов. Московские власти сумма не пугает. Деньги есть, когда речь идет о любви к показухе и новоделу.
А деревянная усадьба Трубецких на улице Усачева имела три категории охраны. Но ее сожгли и сделали копию в бетоне. Для нашей власти хуже правды ничего нет. За последние 15 лет по Москве снесено около 100 ценных памятников. При этом в списке охраняемых объектов — прежняя цифра. Снесли, поставили новодел, его и охраняют. То же самое — по всей России. Сегодня из 50 000 памятников России каждый третий — на грани исчезновения. Исторический центр Томска гибнет, в страшном состоянии Кострома.
В середине 70-х гг. я спросил одного английского коллегу:
— Как сохранить историческое наследие?
Он мне ответил:
— Надо хотеть. Тогда все просто.
Английская модель охраны — объединение усилий общественности, крупных инвесторов, государства. Но у нас в стране нет такого культа собственного прошлого, как в Великобритании.
Разговоры про несовершенство нашего охранного законодательства беспочвенны, как и разговоры про бедность. Нормальное у нас законодательство, не хуже, чем в нормальных странах. В Москве еще и все подзаконные акты разработаны. Только никто их не исполняет. Иначе вне закона оказалось бы большинство новостроек в центре города. Главное, власти не настаивают на соблюдении законов. Слишком большая коммерческая цена этого несоблюдения. Вот в Белоруссии закон плохой, с детскими формулировками, но он соблюдается абсолютно. Поэтому историческое наследие там сохраняется. А у нас и Кремлевскую набережную продадут, я уверен. Из исторического города Москва превращается в мегаполис с памятниками. То есть мы пошли по пути саморазрушения, как Пекин, Каир, Стамбул.
В 1986 г. вышло постановление Политбюро о недопустимости искажения облика Москвы. А сколько до этого было снесено и изуродовано! Нынешняя власть, может, тоже когда-нибудь воспитается. Только что к тому времени останется от исторического наследия…»