«Между Большой Полянкой и Пятницкой улицей лежит крупный городской массив, сохранивший в основных чертах планировочную структуру древней Москвы (сравнение современного плана этой части Замоскворечья с первым геодезическим чертежом столицы, планом Ивана Мичурина, свидетельствует о незначительности изменений и о том, что подобной сохранности всей системы уличной сети не имеет ни один другой район города), – писал Андрей Владимирович Иконников в «Каменной летописи Москвы». - Центр этого массива образует церковь Воскресения в Кадашах – застройка как будто наращивалась вокруг нее последовательными слоями. Именно такая система группировки домов слободы объясняет расположение переулков, современному человеку кажущееся сложным и запутанным».
Раз уж зашла речь о ткацком деле. «Хамовный» происходит от слова «хаман» – бумажное полотно, которое в Россию везли из Индии.
В середине 17 века на Приказной улице (ныне это Старомонетный переулок) строится Хамовный (Полотняной) двор – одна из первых мануфактур, продукция которой целиком идет на нужды дворца. Соответственно, кадашевцы получают значительные привилегии и становятся ткачами «белой казны». Заведует ими «кадашевская приказная барышня» - вдова, что принимает полотна.
Ликвидировали мануфактуру в 18 веке, а на ее месте устроили сначала Кадашевский Монетный двор, а позже Навигационную школу. Но учителям не понравилось: «тот двор построен на месте низком, а надобно для тех наук двору потребну быть ради смотрения в совершенстве горизонта на месте высоком». Потому школу перевели в Сухареву башню, а двор разобрали.
Сама же слобода была большой и богатой, на 1653 год насчитывала 372 двора, а приход одной церкви составляли 45-50 дворов. Немудрено, привилегии позволили многим основательно стать на ноги, кадашевцы в большинстве своем стали купцами самых разных гильдий. А купцы Добрынины, о которых вскоре пойдет речь, и вовсе в 1677 году были включены в государеву гостиную сотню.
Считается, что первоначально церковь Воскресения располагалась несколько южнее нынешней и была деревянной. Именно на этом предполагаемом месте найдены уже в наше время гробница 16 века и фрагменты 4 надгробий. Пол храма 1650-х годов, кстати, обнаружили под трапезной на глубине полметра. А, углубившись еще на два метра под землю, нашли и остатки стены подвала самостоятельной застройки, что может свидетельствовать о том, что уже в 16 веке храм был каменным. И уж точно каменная церковь упоминается в 1657 году в указе Алексея Михайловича о переносе после мора церковных кладбищ на новые места.
Про освящение тоже не все понятно. Забелин явно указывает на 1695 год, а другие исследователи пишут о том, что церковь освящена в 1713 году, в период междупатриаршества. Кто прав? Поди догадайся.
Еще одна загадка. Одни пишут, что зодчий Воскресенской церкви неизвестен, другие называют и имя, и фамилию – колокольный мастер Сергей Турчанинов. Кстати, те же исследователи склонны полагать, что помимо Сергея Турчанинова (который возводил колокольню) на строительстве церкви трудился еще и талантливейший зодчий того времени – Петр Потапов (вспомнить хотя бы его шедевр - церковь Успения на Покровке, к сожалению снесенную в годы советской власти).
Декор храма выполнен был с небывалым искусством, по некоторым оценкам, это высшее достижение камнерезного мастерства в московском зодчестве. Вместо привычных кокошников взору обывателя открываются так называемые «петушиные гребешки» - «выгрызенные фронтоны, поставленные один на другой, словно кружево, поднимающееся к главам».
Гордость колокольни – колокола. Главный – от 1750 года отлит был мастером Константином Михайловичем Слизовым, создателем знаменитого Успенского колокола. Завещал же сделать колокол для Кадашей прихожанин, владелец шелковой фабрики Иван Никитович Садовников. Правда, он завещал 300-пудовый, а изготовили аж 400-пудовый (6,5 тонн).
И вновь загадка. После закрытия храма колокола исчезли. Новое пристанище они, об этом говорят многие, нашли в Большом театре. Так, в 1995 году в интервью «Московскому журналу» старший звонарь Московского Кремля И. В. Коновалов заметил: «Мы, конечно, благодарны театрам за то, что они сохранили это ценнейшее наследие, но теперь неплохо было бы подумать над тем, чтобы вернуть колокола туда, где их используют по прямому назначению. В Большом эти колокола звонят в «Борисе Годунове». Но ведь все остальное – декорации и бутафория. Они же не выносят на сцену настоящий трон из Оружейной палаты. Нельзя ли вместо колоколов использовать фонограмму? Недавно у нас произошел радостный день: театр имени Немировича-Данченко передал десять колоколов в знаменитый храм Спаса Преображения, что на Песках. Вместо колоколов театр получил бронзовые доски-била, настроенные на основные ноты этих колоколов. Самый большой колокол в Большом театре – 400 пудов, он из храма Воскресения Христова в Кадашах. Мы можем сделать им идеальную запись гула 4000-пудового Успенского колокола или 2000-пудового «Сысоя» со всем ростовским звоном. Это даже обогатит звуковую гамму «Бориса Годунова» и других спектаклей». Есть, ко всему прочему, и фотографии 1996 года, подтверждающие, что колокола в театре были. Но по последним данным, во время реконструкции Большого, они куда-то исчезли… А ведь именно сейчас, когда можно заранее предусмотреть отсутствие колоколов, самый удачный момент для возвращения.
«Храм, - сообщал все тот же дореволюционный путеводитель, - несколько испорчен поздними пристройками 18 века в каком-то готизирующем стиле (напоминающем мотивы Царицынского дворца)».
Перестройке храм подвергался дважды. В 1802-м случилась перестройка алтаря, и тогда стали разбирать открытые лестницы храма. Кроме того, перестроили апсиды верхнего яруса. Прихожанин церкви, архитектор Иван Залусский писал в Консисторию, что «священник лестницу каменную сломал, довольно еще прочную, служившую к укреплению колокольни вместо контрфорса и делавшую великолепие, колокольня со знатнейшим звоном оказалась к падению готова, что деревянной лестницей поддерживать совсем неудобно… Приступили разбирать верхний алтарь будто для небольшой седины и разобрав весь до выпуска его на паперть бывшую вокруг алтаря, уничтожив парапет церкви, вид обезобразили…»
Впрочем, в итоге все получилось, несмотря на опасения Залусского, довольно органично. В войну 1812 года церковь пострадала. В Тихвинском приделе нижнего храма, как говорили старожилы, французами была устроена конюшня, антиминс (льняной или шелковый плат с изображением положения Христа во гроб) они украли, да и сам храм основательно разграбили. Согласно преданию, одних только осыпавшихся жемчужин, найденных в верхней церкви после погрома 1812 года, с лихвой хватило на убрус (головной убор, начельник) на Смоленской иконе Богоматери. По счастью, уцелел шестиярусный иконостас. Уходя, французы подожгли храм с западной стороны, огонь, распространившись на колокольню, дошел до окна у правого клироса и… потух.
В 1848 году при священнике Иоанне Маргаритове иконостас отреставрировали. Позолоты не пожалели, когда в 1894 году иконостас почистили от пыли и помыли, он произвел впечатление только что позолоченного. Тогда же художник Павел Николаевич Щепетов вновь расписал храм.
К 1830-м относится появление странного выражения, правда, не прижившегося: «Пришла к нам правда не от Петра и Павла, а от Воскресенья в Кадашах». Именно у «Воскресения в Кадашах» находился дом московского головы (с 1843 по 1845 год) Андрея Петровича Шестова, в 1834-м – члена Комиссии для изыскания доходов Москвы и уменьшения ее расходов, отличавшегося удивительным качеством – он не воровал и другим не позволял. В результате его работы, невиданное для Москвы дело, обнаружился профицит бюджета.
В начале 20 века настоятелем Воскресенской церкви стал священник Николай Смирнов (1868 - 1922), прозванный в народе «кадашевским». Епископ Арсений Жадановский, расстрелянный в 1937 году, говорил: «Если бы все пастыри были бы такими, как покойный о. Николай Смирнов, - никакие живоцерковники (движение, возникшее внутри после Октябрьской революции, стремившееся создать особую церковь «коммунистического христианства») были бы невозможны». При о. Николае было устроено сестричество, открыты богадельня и детский приют, а во время 1-й мировой войны созданы два лазарета для раненых. Особую известность он получил за организацию многочисленных (до 2 тысяч человек) паломничеств к российским святыням. Скончался отец Николай в 1922 году. А в 1934-м храм был закрыт.
После в храме размещались различные государственные учреждения, в том числе, «спортивный клуб колбасной фабрики». В послевоенные годы изучением храма занялась архитектор-реставратор Гали Алферова, под ее руководством осуществлена была тщательная реставрация, восстановившая дореволюционный облик кадашевской церкви. В 1965-м, когда работы были окончены, храм передали реставрационному центру И.Э. Грабаря. Гали Владимировна, правда, настаивала на устройстве музея, но и размещение центра во многом обезопасило храм. А в 2006 году его окончательно передали приходу.
Когда-то, в далеком 1927 году, архитектор Щусев писал: «Москва – один из красивейших мировых центров – обязана этим преимуществом своей старине. Отнимите у Москвы старину, и она сделается одним из безобразных русских городов». Все годы советской власти нет-нет да и всплывала идея создать в Замоскворечье музейный квартал, сберечь уникальную планировочную структуру и застройку древнего русского города. Но нынешних нуворишей красота не волнует, скорее их заботит задорого продать возможность попить чаю на террасе с видом на алтарь… И происходит все это, что обидно, при полном попустительстве властей (во всяком случае никакого особенно активного сопротивления застройщики со стороны города не встречают). Остается только переживать за приходы, которые находят в себе силы бороться против многочисленных «пяти столиц», да надеяться, что когда-нибудь бархатистый, мягкий колокольный звон вновь раздастся над Кадашами…
Фотогалерея
Войдите или зарегистрируйтесь для оставления комментария