На данном сайте собираются метаданные пользователя (cookie, данные об IP-адресе и местоположении) для функционирования сайта.. Продолжая использовать наш сайт, вы автоматически соглашаетесь с использованием данных технологий. Кликните «Согласен», чтобы согласиться с использованием «cookies» и больше не отображать это предупреждение.
«В Москве театр был в самом худом основании, как и все было худо, да и ждати доброго, видя во всем, и кроме театра непорядки, было мне по театру успеха невозможно. Бельмонти, покутив во время своего содержания множество итальянских крючков и подлостей, денег собирал с народа много, думая о едином сборе и своих доходах, и все те сборы, промотав, в бедности умер. Актеры для бывшия язвы ничего не представляли и пошли в крайнюю бедность и чуть было не разошлися; однако князь М.Н.Волконский и обер-полицмейстер ныне стараются им подписками ради пропитания собрать, и чаю, что ими сие дело и исполнится…», - писал Александр Петрович Сумароков императрице Екатерине II в 1772 году, через неделю после смерти означенного Джованни Бельмонти. О делах театральных Александр Петрович знал не понаслышке.
Собственно, первые музыкальные спектакли в Москве давались еще с 1759 года опять же итальянцем Джованни Локателли в Большом Оперном доме, что у Красных ворот. Однако москвичи, быстро и не по разу пересмотрев все предложенные постановки, к театру начали охладевать. Тогда-то и пришла в голову Локателли идея отдать некоторые дни под представления «российского театра», труппа которого к тому времени была создана при Московском университете усилиями Александра Сумарокова и Федора Волкова. Результат: публика вновь идет валом, антрепренер доволен. И тут умирает Елизавета Петровна… Москва погружается в почти годовой траур, о продолжении представлений речи, естественно, не идет. Вопрос о восстановлении театра встает только в 1766 году, уже при Екатерине II. Императрица рискует, отдает предпочтение не иностранцам, а большому любителю театра и сочинителю Николаю Сергеевичу Титову. Драматические спектакли теперь ставятся в деревянном Головинском театре, устроенном в Лефортове. Граф Сумароков ведет переговоры о постановке своих пьес теперь уже с Титовым. Однако… Титов разоряется. И вновь встает вопрос о том, быть ли русскому театру вообще.
«Сказывают то, будто от г. Елагина антрепренерам то объявлено во отомщение, что Титов не правит театром. Титов огорчил и публику и актеров худым смотрением и распорядком, - пишет Сумароков 4 июня 1769 года в послании к императрице. - Русским маскарадов поручати некому, а театра без сея помощи уставить не можно. Мне маскарады ничто, но без них театра содержать нельзя. А Белемонти дает народу утешения очень хорошие и не такие, как обманщик Локателли. Граф Петр Семенович так изъяснился мне, что и он и вся Москва благодарны будут, когда Белемонтию надлежащая привилегия дастся. А мой интерес, что я не имея над театром помощи и не желая оныя, ежели Елагин не вмешается, помощию графа Петра Семеновича приведу театр в самое лучшее состояние; а его сиятельство граф Салтыков моих советов опровергать не будет».
К тому времени итальянцы Джованни Бельмонти (упомянутый в письме) и Джузеппе Чинти уже имели пятилетнюю привилегию на устройство в Москве балов и маскарадов. Заручившись содействием московских актеров (к прошению Сумарокова прилагались письма от актеров Титова об их бедственном положении), антрепренеры с усердием взялись за дело. Небезуспешно. Вскоре Екатерина II подтвердила исключительное право итальянцев на содержание в Москве не только маскарадов, но и русского театра. Помимо прочего им была обещана постоянная полицейская охрана и выделено место под постройку собственного театра. Однако вместо затратного строительства, компаньоны арендовали помещение на Знаменке, в доме графа Романа Илларионовича Воронцова. Труппу составили из актеров университетского театра, в репертуар включили комедии, комедии «жалостные» и драмы. Зимой 1769 года театр на Знаменке был открыт.
А в 1771 году в Москве случилась эпидемия чумы. Жители вымирали целыми улицами, артисты же, кто мог, уехали из города, до постановок никому и дела не было. Затем, 14 марта 1772 года умер Бельмонти, и вновь разгорелась борьба за владение театром. «Здесь многие рассуждения о театре от людей партикулярных происходят, как бы его установить… Желал бы я видеть в Москве основательной и порядочный театр, а, особливо, что здешние нравы великой поправки требуют», - пишет Сумароков. Екатерина II поручает Александру Петровичу подготовить проект, тот однако не спешит.
Надо сказать, что отношения Сумарокова и Бельмонти испортились почти сразу, ибо антрепренеры, вопреки протестам Александра Петровича, поставили его историческую трагедию «Синав и Трувор», недоработанную и потому провалившуюся. 26 марта 1772 года в письме к Козицкому Сумароков говорит об этом весьма прямо: «Письмо к государыне писано о театре. Содержатель, обокрав Москву и обезобразив мои драмы, деньги все промотав и не жалея ради прибытка и здоровья своего, в недавном времени, уморив жену, и сам за нею в Пургаторию последовал».
Меж тем, владельческие права, связанные с театральной привилегией, перешли к детям Бельмонти, опекунами которых стали Тереза Адамовна Бахнерова и сестра Джузеппе «баронша де Мота». Пользы это театру не принесло, и в конце концов право на театральные постановки было выкуплено у прежних владельцев князем П. В. Урусовым, взявшим в компаньоны «содержателя механических представлений» англичанина Маддокса Медокса, который в благодарность обещает за свой счет построить театр. А пока представления возобновлены в доме графа Воронцова. Самое удивительное, что удалось даже снова собрать труппу. В труппу первыми вступили Василий Померанцев, Анна Померанцева, Андрей Ожогин, Петр Плавильщиков, Сила Сандунов. Эти актеры выступали преимущественно в драматических спектаклях, в том числе и в сумароковском «Дмитрии Самозванце». Собственно, на нем театр и погорел, в самом прямом смысле этого слова.
26 февраля 1780 года, во время означенной пьесы «от неосторожности нижних служителей, живших в оном, перед окончанием театрального представления» вспыхнул пожар, уничтоживший здание и все театральное имущество. Из публики, по счастью, никто не пострадал, Урусов же, расстроенный убытками, больше рисковать не пожелал и свою долю уступил Медоксу.
Занятно, что 26 февраля «Московские ведомости» сообщили: «Контора Знаменского театра, стараясь всегда об удовольствии почтенной публики, через сие объявляет, что ныне строится вновь для театра каменный дом на большой Петровской улице, близ Кузнецкого мосту, который к открытию окончится нынешнего 1780 года в декабре месяце…» И в этот же вечер театр сгорел.
Надо отметить, что Маддокс Медокс, невесть почему окрещенный обывателями Михаилом Егоровичем, человеком был весьма занятным. Ходил исключительно в красном плаще, за что был прозван Кардиналом, слыл механиком искусным ибо сделал, например, часы с огромным механическим оркестром и движущимися фигурками, которые подарил императрице. Погоревший «Знаменский оперный дом» не сильно-то его и устраивал, ибо представлял собой «...три деревянные стены, прирубленные к каменной, составляли непрочное сооружение оного без всякого порядка и украшения внутри, без всякой удобности и важности, приличной публичному зданию снаружи». Впрочем, публика и от этого была в восторге. Елизавета Петровна Янькова вспоминала: «Ну, конечно, было и тесновато; впрочем, по-тогдашнему было хорошо и достаточно, потому что в театр езжали реже, чем теперь и не всякий...». При таком успехе Медокс, в отличие от своего компаньона, и не думал сдаваться. Он просто принялся за постройку заявленного Петровского театра, известного теперь как «Большой».
Уникальные часы «Храм славы» находятся сейчас в Московской Оружейной палате, создавал их Медокс в течение 13 лет. Вот описание часов: «Большие бронзовые позолоченные часы с тремя позолоченными колоннами, установленными над музыкальным ящиком. Каждая колонка заканчивается фигуркой орлицы с распростертыми крыльями над орленком в гнезде. Через каждые пять минут из клюва орлицы падает жемчужина в раскрытый клюв орленка. …Когда часы показывают и бьют три, шесть, девять и двенадцать раз, то куранты начинают играть, затем раздается органная музыка, после чего поднимается занавес и взору открывается во всем своем величии «Храм славы» и вид на ландшафт с водопадом. Виден пьедестал, на котором установлена винтовая пирамида, и два лебедя, плавающие внутри пирамиды, в середине же пьедестала - звезда. Затем под аккомпанемент органной музыки появляются фигуры в освещении лучезарного солнца. Каждая фигура символически изображает одно из славных событий времен Екатерины II».
Но театральная история на Знаменке не закончилась. Потому как представлениями проникся теперь уже владелец усадьбы – сам граф Воронцов, сын Романа Илларионовича - Александр. Поразмыслив, он учредил крепостной театр. Закупил бутафории всякой, техники театральной из-за границы навыписывал, костюмов разных. Обучил оркестр, и тридцать восемь человек играли «симфонии, концерты, сонаты, дуэты, трио и квартеты». В театре состояло шестнадцать «музыкантских учеников», женский хор, десять актрис и почти тридцать актеров. Однако славу шереметевского воронцовский не затмил. А в 1792 году по соседству поселился С.С. Апраксин, также со своим крепостным театром. Играла в нем до 1830-х и итальянская труппа. Ставились русские и французские пьесы, в 1827 году тут смотрел спектакль А.С. Пушкин. При постановке пьесы «Диана и Эндимион» по сцене бегали живые олени, за сценой лаяли гончие и трубили егеря, о чем в Москве молва не утихала долго. Куда уж там воронцовскому…
В начале 19 века дом несколько раз перепродавался (в 1816-1825 перестраивался, автор нынешнего ампирного фасад неизвестен), после войны 1812 года перешел во владение статского советника Н.П. Римского-Корсакова, брата Е.П. Яньковой. Затем принадлежал попечителю Московского учебного округа, графу С.Г. Строганову, но видимо, совсем недолго. Сергей Григорьевич постоянно жил в Москве с 1815-го по 1860 год. В 1825 в Москве открылась первая в России рисовальная школа, бесплатная и открытая для всех талантливых детей независимо от их происхождения, учрежденная графом. «Школа рисования в отношении к искусствам и ремеслам» больше известна как Строгановское училище. С 1835 года Строганов назначен попечителем Московского учебного округа, с поста этого он был снят в 1848 году. Непосредственным поводом для увольнения была публикация в «Чтениях в ОИДР» сочинений английского дипломата и путешественника XVI в. Дж. Флетчера, содержавших нелестные отзывы о России времен Ивана Грозного. Публикация была запрещена министром народного просвещения Уваровым, и в ответ 3 ноября Строганов подал в отставку, которая была принята Николаем I 20 ноября 1848 года.
Уже в 1816 году усадьба принадлежит князю Сергею Ивановичу Гагарину, а затем по наследству переходит его дочери Марии Сергеевне Бутурлиной. Квартиру в ее доме долгое время снимает князь Петр Николаевич Трубецкой.
Дом со столь пространной биографией не мог не войти в литературу. И впрямь, у Бутурлиных периодически бывал Лев Николаевич Толстой. Он же, по мнению некоторых краеведов, описал этот дом в «Войне и мире», как дом, в котором умирал старый Безухов: «Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать под шелковыми занавесками, а с другой - огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно-белыми, не смятыми, видимо, только что перемененными подушками, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца...». Впрочем, по другой легенде Толстой пожаловал это строение семье Облонского.
Очередной яркий этап в истории этого дома наступил в начале 20 века. Здесь открылась гимназия Елизаветы Александровны Кирпичниковой - одна из самых либеральных в городе, единственная, где совместно обучались мальчики и девочки. Более того, науки тут постигали и дети революционеров - Скворцова-Степанова, Арманд, Малиновских, Смидовича, что обеспечило гимназии неусыпный контроль со стороны властей. Более того, Кирпичниковой пришлось даже зарегистрировать свое заведение на подставное лицо, на одну из учительниц. А потом гимназия официально перешла в ведение объединения родителей и стала называться весьма странно: «Гимназия общества гимназии П. Н. Поповой».
Кстати, в гимназии общества, не иначе как совпадение, работал один из лучших ученических театров города. И кроме детей революционных тут учились дети театральные - потомки Лужского, Качалова и Москвина.
После революции 1917 года гимназия стала обычной средней школой. А затем, уже после войны, сменила статус и стала школой музыкальной. Лучшей в Москве, имени сестер Гнесиных. Московская средняя специальная музыкальная школа им. Гнесиных официально находится в здании и по сей день. Но только официально.
К концу 20 века здание школы, как несложно предположить, пришло в упадок. И в 2001 году появилось распоряжение московского правительства о реставрации и реконструкции школы. Школу отселили частью в Гостиный двор, частью на Сретенку, пообещали ей не только реставрацию, но и строительство нового учебного комплекса, а все работы пообещали закончить в полном объеме (с оснащением даже музыкальными инструментами) к 2006 году. Первоначальный же срок был вообще назначен на 2003 год. Однако оба срока были сорваны.
Поскольку в течение 6 лет Правительство Москвы не обращало никакого внимания на просьбы, письма и жалобы по поводу отсутствия строительных работ, выдающиеся выпускники школы, в том числе знаменитый пианист Евгений Кисин, обратились за помощью к Президенту России. Тот, в свою очередь, дал поручение председателю правительства и мэру Москвы разобраться. Однако, поручение осталось без внимания. Зато 1 ноября 2007 года состоялось совещание у мэра Москвы, где было решено новое здание не строить, так как строительство на территории памятника запрещено. А раз строить нельзя, то и проект надо перекроить и утвердить заново.
Сейчас сроки работ продлены до 2009 года. 24 февраля 2008 года родители учащихся провели на Знаменке митинг, чтобы обратить внимание властей на бедственное состояние школы. Как встретит 2009 год и встретит ли знаменитое здание на Знаменке, 12, пока сказать сложно.